— Дрезден, — проговорил Никодимус, и в его голосе больше не было шёлка, только наждак.

— Сила тяжести здесь немного больше, — сказал я. — Вы заметили? Наверное, как раз достаточно большая, чтобы такая штука разбилась, если я её уроню. И тогда получится, что она умерла напрасно.

— Отдай мне Грааль, — его голос превратился в угрожающий шёпот. — Сейчас же.

— Да пожалуйста. Подойди и возьми, — ответил я.

Он погнался за мной вокруг алтаря, но я без труда зеркально повторял его движения, и алтарь всё время оставался между нами.

— А вы знали, что мы с Дейрдре вчера разговаривали о ваших с ней отношениях? — спросил я.

Он сглотнул. Его тень начала меняться, сгущаясь вокруг меня и растекаясь в большой круг с нами в центре. Свет в воздетых руках двух тройных статуй немного потускнел. Было похоже, что внезапно всё вокруг накрыли огромные тёмные крылья.

— Она рассказывала о веках, которые вы провели вместе, — небрежно начал я. — О том, что нет такого слова, которое бы объяснило, как близки вы стали друг другу, потому что ни один смертный не в силах это понять. Чёрт, думаю, это правда. Потому что вы выбросили её, словно мусор. Я не знаю слова, которое может описать отца, способного на такое.

При этих словах Никодимус снова бросился ко мне.

— Отдай мне Грааль, — прошептал он. — И закрой свой вонючий рот.

— Вы сказали, что она была единственной, кому вы доверяли, прежде чем убить. — продолжил я доверительно, сделав небольшое ударение на глаголах. — Может я и ошибаюсь, но, как по мне, следующие несколько тысячелетий у вас будут долгими, холодными и пустыми. Я это про синдром опустевшего гнезда. Монета в вашем кармане, должно быть, кажется сейчас такой тяжёлой.

Никодимус задышал чаще.

Ему были тысячи лет. Он был злодеем, забывшим больше жертв, чем самый безумно успешный серийный убийца когда-либо присваивал себе. Я не сомневался, что он убивал людей по значительно меньшей причине, чем я ему сейчас дал. Он был специалистом в каждой из форм насилия и убийства, какие мог предложить этот мир. Он был самым опасным противником, с которым я когда-либо сталкивался лицом к лицу.

Но где-то глубоко внутри этого монстра пряталось нечто, всё ещё выдававшее в нём человека. Нечто, способное чувствовать потерю. Способное чувствовать боль.

И поэтому он был в бешенстве.

И начинал терять над собой контроль.

«Это определённо лучший из твоих планов, Гарри», — подумал я.

— Это, должно быть, очень трудно для того, кто собрал в своих руках столько власти, — начал я, — понять, что после всего пройденного пути не нашлось никого, кто бы добровольно пошёл с вами, позволил себя убить и потянул за рычаг после этого. Бьюсь об заклад, вы мурыжили эту проблему много лет, пытаясь её решить. Было больно, когда вы поняли, чем должны пожертвовать?

Грудь Никодимуса вздымалась, глаза расширились.

Краем глаза я видел Майкла, держащего меч у груди, его глаза расфокусированно смотрели немного в сторону. Дженосква маячил у него за спиной. Я заметил, как Майкл зашевелил пальцами правой руки, беря Амораккиус в боевой хват, и медленно, сосредоточенно вздохнул.

— Самое смешное, что и речи не идёт о том, что она избежит Ада, — продолжил я. — Вы привели её сюда, в Ад, и ждёте, что она не получит наказания? Вы ведь читали греческие мифы? Вы ведь знаете, как Аид наказывает людей, какие вещи заставляет их делать? По крайней мере, в Аду, по всем отчётам, ко всем подходят на более-менее общих основаниях. Здесь, внизу, все получают своё личное наказание. В последнюю минуту ты ведь наплёл ей какую-нибудь ложь в утешение? Просто чтобы убедиться, что она потянет за рычаг?

Меч Никодимуса прыгнул в его руку.

— Отдай мне Грааль, или я тебя убью.

Адские колокола! Я его задел.

Я посмотрел на Грааль. Мне не нравилось то, что я собирался сделать, но я не колебался ни секунды. У меня было оружие, не имеющее отношения к стали, взрывам или необозримой мистической силе, и я его использовал.

— Вы помните? — спросил я очень тихо. — Помните, как первый раз увидели её? Первый раз, как она взглянула на вас? Помните, как всё изменилось? Как весь мир вдруг перевернулся? Помните, как глядя на неё, поняли, что никогда больше не будете прежним? Думаете, эта чашка может вызвать такие чувства?

Я бросил ему Грааль, послав его в воздух по широкой дуге.

Глаза Никодимуса расширились от удивления, но он ловко поймал чашу и содрогнулся всем телом, когда его захлестнула идущая от неё сила.

Я наблюдал за ним, его лицом, его позой. Каждую каплю презрения, что у меня была, я вложил в свой голос:

— Не знаю, как говорили у вас в давние времена, но, держу пари, что её первое слово было «папа».

В нём что-то оборвалось.

Он перестал дышать.

На щеке появилась одинокая слеза.

И он произнёс совершенно спокойным и совершенно мёртвым голосом:

— Убить их.

И в ту же секунду игра закончилась.

Я победил?

Глава 43

Этими словами Никодимиус разорвал договор с Мэб и освободил меня от обязательств помогать ему сохранить Грааль. Я выполнил обещание, которое она дала ему, до последней капли. Или, по крайней мере, в точности выполнил все обязательства с точки зрения Мэб. Чёрт, я ведь на самом деле отдал ему Грааль. И если он не смог принять немного суровую правду, Мэб сочтёт, что это уже проблема Никодимуса, а не её.

Ладно. Проблема Никодимуса — и моя. Большой недостаток плана вывести из себя эмоционально травмированного психопата до такой степени, чтобы он попытался прикончить меня, заключается в его второй части, где этот псих действительно принимается за дело.

Место предполагаемого боя было лучше многих. Здесь собралось так мало человек, как только было возможно, и мало что могло повлиять на бой извне. Если бы я медлил до возвращения в Чикаго, то там Ник получил бы в своё распоряжение неограниченное количество гражданских, которым мог бы навредить или которых мог бы захватить в заложники. Да и не только он, но и я сам имел весьма вероятные шансы кого-нибудь задеть, и мне не хотелось бы подходить к любому бою с главой динарианцев с ненужной деликатностью. Кроме того, если бы мы схватились с ним в Чикаго, мне пришлось бы беспокоится, на чью сторону бросится Вязальщик, не говоря уже о возможной ударной команде динарианских оруженосцев, прячущихся за кулисами. И плюс ко всему этому, я был уверен, что специалисты по устранению проблем, посланные Марконе, попытаются прикончить нас всех.

Здесь, в Подземном мире, я мог драться жёстко. Бой будет честным, насколько это вообще возможно, и мне не придётся беспокоиться о невинных жертвах.

Ну, просто Майкл и я.

Я мог только теоретически размышлять о решениях, приведших к этому бою, потому что настоящий бой развивался так быстро, что на любые размышления не было времени.

Дженосква рванулся ко мне, совершив глупейшую ошибку — ему следовало броситься на Майкла.

Рыцарь Креста переместил вес на носки, и Амораккиус вспыхнул яростным светом. Он не двигался с какой-то невероятной скоростью. Атака Майкла была рассчитана на правильный выбор времени, и момент был выбран просто идеально. Когда дженосква проносился мимо, Майкл развернулся, от чего его плащ взметнулся вверх, и нанёс удар с разворота, начавшийся на уровне щиколоток и резко устремившийся вверх, пока его руки не подняли Амораккиус над головой. По дороге меч прочертил светящуюся линию на обратной стороне одного из толстых волосатых колен дженосквы.

Я услышал, как внезапно порвались толстые как канаты сухожилия, щёлкнув как тетива, и нога дженосквы ушла из-под него на середине шага.

В этот же самый момент Никодимус простёр руки перед собой, и на меня опустилась ужасная обволакивающая тьма.

У меня было припасено два варианта ответа на его первую атаку — и речь шла правда об ответах, а не о моих собственных атаках. Когда всё закончится, я хотел, чтобы в голове Мэб не было никаких сомнений, что он напал на меня, а не наоборот. Он мог броситься на меня с мечом, как он в обычных обстоятельствах и делал во всех виденных мной случаях. И щит остановил бы его, по крайней мере, на время.