— Мне н-нужно поговорить с вами.

— Тогда говори, человечек, — сказала Мать Зима. — У тебя осталось мало времени.

Тесак вновь заскрежетал по точильному камню.

— Мэб приказала мне убить Мэйв, — сказал я.

— Она всегда делает глупости, — откликнулась Мать Зима.

— Мэйв говорит, что Мэб сошла с ума, — продолжил я. — Лилия с ней согласна.

Раздался хриплый звук, который, должно быть, был хихиканьем:

— Какая любящая дочь.

Приходилось верить, что как-нибудь я всё же выпутаюсь из этого. Так что, я нажал:

— Мне нужно знать, кто из них прав, — сказал я. — Мне нужно знать, на чью сторону мне следует встать, чтобы предотвратить большую трагедию.

— Трагедия, — проурчала Мать Зима, что заставило меня подумать о скребущихся скорпионах. — Боль? Насилие? Скорбь? Почему я должна желать предотвратить такие вещи? Это слаще, чем мозг младенца.

Очень хорошо, что я бесстрашный и отважный магический тип, иначе последняя часть этого предложения заставила бы мои мышцы ослабеть достаточно сильно, чтобы я распластался на земляном полу.

Я и так уже был по уши в дерьме, так что я рискнул. Я скрестил в темноте пальцы и сказал:

— Потому, что за этим последует Немезида.

Скрежет тесака резко прекратился.

Темнота и тишина, на мгновение, стали абсолютными.

Моё воображение нарисовало для меня картинку того, как Мать Зима тихонько подкрадывается ко мне в темноте с поднятым тесаком, и я едва подавил порыв сорваться на панический крик.

— Итак, — прошептала она через минуту. — Ты, наконец, удосужился увидеть то, что всё это время было у тебя под носом.

— Эээ, да. Я думаю. По крайней мере, теперь я знаю, что там что-то есть.

— Как это характерно для вас, смертных. Учиться лишь тогда, когда уже слишком поздно.

Скрежет. Искры.

— Вы же не собираетесь убить меня, — сказал я. — Я ведь настолько же ваш Рыцарь, как и Рыцарь Мэб.

Она издала низкое, тихое фырканье:

— Ты не истинный Зимний Рыцарь, человечек. Раз уж я пожру твою плоть и твою мантию с ней, то я дарую её кому-то более достойному этого имени. Я не собираюсь возвращать её Мэб.

Ух, ничего себе. Не думал о таком способе мотивации. Мои кишки превратились в настоящий студень. Я попытался пошевелить конечностями и обнаружил их онемевшими и лишь частично функциональными. Я начал пытаться передвинуть их так, чтобы перевернуться и подняться на ноги.

— Э-э, нет? — услышал я собственный голос, задающий вопрос паническим, каркающим тоном. — И почему же это, собственно?

— Мэб, — произнесла Мать Зима тоном чистого отвращения, — уж слишком романтична.

Это поистине многое говорит о Матери Зиме, буквально всё, что вам следует знать.

— Она провела слишком много времени со смертными, — продолжила Мать Зима иссохшими губами, обнажающими железные зубы, в то время, как искры, срывающиеся с кромки её тесака, прыгали всё выше. — Со смертными в их мягком, контролируемом мире. Со смертными, которым нечем заняться, кроме как воевать друг с другом, с теми, кто забыл, почему они должны бояться клыков и когтей, холода и тьмы.

— И… это плохо?

— Какую цену имеет жизнь, когда её так легко сохранить? — Мать Зима буквально выплюнула последнее слово. — Слабость Мэб очевидна. Только взгляните на её Рыцаря.

Её Рыцарь в настоящее время делал попытки сесть, но его запястья и лодыжки были прикреплены к полу чем-то холодным, твёрдым и невидимым. Я проверил их, но не почувствовал очертаний оков. Эти узы не могли быть из металла. И они не были изо льда. Не знаю, как я это понял, но я был совершенно уверен. Лёд не был бы помехой. Но здесь было что-то знакомое, что-то, с чем я сталкивался раньше… в Чичен-Ице.

Воля.

Мать Зима удерживала меня силой чистой, совершенной воли. Главы Красной Коллегии были древними существами с похожей мощью, но тогда это было смутное, удушающее одеяло, которое не позволяло двигаться или действовать, исключительно умственное усилие.

Это же ощущалось, как нечто подобное, но гораздо более целенаправленное, более развитое, как будто мысль каким-то образом кристаллизовалась до осязаемого состояния. Мои руки и ноги не двигались, потому что воля Матери Зимы утверждала, что именно так работает эта реальность. Это было похоже на магию, но магия берёт семя, ядро воли и создаёт структуру из других энергий вокруг этого семени. Чтобы это произошло, нужны напряжённые упражнения и сосредоточенность, но, по большому счёту, чья-либо воля — только лишь часть заклинания, сплавленная с другими энергиями в нечто иное.

То, что держало меня сейчас, было чистой, неразбавленной волей, подозреваю, той же природы, как та, что легла в основу событий, которые предвещали фразы вроде: «Да будет свет». Это было гораздо больше, чем всё, на что способен человек, за пределами простого физического усилия, и даже если бы я был Невероятный Халк, уверен, не было никакого способа, каким бы я мог вырваться на свободу.

— Ах, — сказала Мать Зима с последним взмахом ножа. — Мне нравится, когда у мяса славные гладкие края, человечек. Пора обедать.

И медленными, прихрамывающими шагами направилась ко мне.

Глава 32

Мои губы растянулись в неспешной улыбке.

При противостоянии со сверхъестественным люди обычно вытягивают короткую соломинку. Даже многие чародеи, несмотря на их доступ к пугающей мощи, должны с осторожностью подходить конфликтам — немногие из нас наделены талантами, представляющими ценность в ссоре. Но у смертных есть кое-что ещё — свобода выбора. Свобода воли.

Немало времени прошло, прежде чем я начал понимать это, мысли вечно застревают в моём толстом черепе. Я не стану заниматься рестлингом с огром, даже в мантии. Я не одержу победы в дуэли с Мэб или Титанией. Наверное — даже с Мэйв или Лилией. Я не опережу сидхе.

Но я могу бросить вызов кому угодно.

Я могу противопоставить свою волю кому угодно — и знать, что драка непроста, но не безнадёжна. И я точно, гром меня порази, не собираюсь дать кому-то разделать меня, как ягнёнка на бойне.

Я перестал давить на свои оковы телом — и начал использовать разум. Я не пытался их отпихнуть, или сломать, или выскользнуть из них. Я просто повелел им не быть. Моё тело должно было стать свободным, и я сфокусировался на реальности этого, призывая всю свою концентрацию, чтобы сделать это реальным, подлинным, настоящим.

Затем я скрестил пальцы и мысленно потянулся вглубь себя — туда, где один архангел дал мне доступ к одному из первичных сил Вселенной, энергии, называемой Огонь души. Я понятия не имел, как он может взаимодействовать с мантией Зимнего Рыцаря на постоянной основе. Я имею в виду, раньше он работал, но это не значит, что он будет продолжать работать. Я чувствовал себя так, словно проглотил бутылку нитроглицерина, а потом стал прыгать вверх и вниз, чтобы посмотреть, что будет дальше, но в этот момент мне было почти нечего терять. Я собрал Огонь души, наполнил им свою чистую волю, и направил полученное соединение на оковы.

Огонь души, по словам Боба, является одной из основных сил Вселенной, первоначальной силой Творения. Он не предназначен для смертных. Когда используешь его, то отделяешь кусочек собственной души, своей жизненной энергии, превращая его в нечто иное.

Боб, конечно, умён, но есть некоторые вещи, которые он просто не может понять. Его определение было подходящим для начала, но, пожалуй, слишком сведено к поддающемуся количественному измерению. Душа — это не то, что можно взвесить и измерить. Это нечто большее, чем вещь. И поскольку Огонь души взаимодействует с самой душой таким образом, что вряд ли кто способен это уразуметь, следовательно, тоже способен не только на простые вещи.

И сейчас, в этот момент, я почему-то точно знал, что именно сделал Огонь души. Он обратил меня, мою суть, всё, что делает меня самим собой, в энергию, в свет. Когда я соединил волю и пылающее ядро своей сущности вместе, я не просто усилил магическое заклинание. Я не просто нашёл слабое место в колдовских чарах. Я не просто применил познания в магии, чтобы обратить действия врага в свою пользу.