— Нет. Пожалуйста, не надо. Я не хотела. Правда, не хотела.

Адреналиновый шторм бушевал в моей крови, дикий, бессмысленный.

Мне хотелось убить ее.

Очень хотелось.

Черт, со мной такого еще не случалось — такого прилива ярости, досады и ненависти, смешанных с физическим возбуждением, лишь ненамного уступающим сексуальному. Это уже не сводилось к простым эмоциям. Во всяком случае к обычным — ручным, сдержанным. Это была сила — темный, необузданный прилив, захлестнувший меня с головой и швырявший как морская волна — кусок пенопласта. И мне это нравилось.

Какая-то часть меня испытывала глубокое, глумливое наслаждение при виде распростертого на полу, беспомощного врага. Этой части меня хотелось, чтобы она продолжала визжать. И чтобы она так и умерла — продолжая визжать.

До сих пор не знаю, что удержало меня от этого. Однако вместо того, чтобы пристрелить Трикси, я более-менее спокойно осмотрел ее, оценивая серьезность полученных ею ранений. Должно быть, одна из пуль, выпущенных ею, пока мы боролись, попала ей в бедро. Рана кровоточила, но не настолько серьезно, чтобы это угрожало ее жизни. Зато нога была вывернута под неестественным углом — значит, пуля перебила кость.

— Пожалуйста! — скулила она, не сводя глаз с пистолета, который оказался теперь у меня в руке. — Я сделаю все, как ты скажешь. Только попроси. Господи, только не убивай меня.

Я шагнул к двери. В дверном полотне темнели две пулевых пробоины. Мой собственный голос донесся до меня как чужой, негромкий, убийственно-спокойный:

— Заткнитесь.

Она замолчала, тихонько всхлипывая, спрятав лицо. К запахам в комнате добавился еще один — мочи. Продолжая сжимать ее пистолет за ствол, я рывком распахнул дверь, готовый броситься в студию на бой с проклятием.

Я опоздал.

Труп Эммы лежал на спине посереди коридора. Сегодня она была в коротеньких спортивных шортах и узком эластичном топике. Кровь успела уже собраться в лужицу под ее телом. Одна маленькая, аккуратная дырочка виднелась у нее чуть ниже солнечного сплетения, вторая — на лбу, повыше правого глаза. Она лежала, подогнув ноги, раскинув руки. У правой руки, у самого кончика пальцев лежал пузырек с каким-то лекарством. Она умерла прежде, чем коснулась земли, не успев понять, что случилось.

Выстрелы не могли оказаться точнее, стреляй профессиональный убийца. Шанс на то, что пули попали туда, куда попали, по случайному стечению обстоятельств, приближался к нулю. Это мальоккьо убило ее. Шальные пули просто послужили его инструментом.

Я услышал, как охнула за моей спиной Трикси и оглянулся — она оцепенело уставилась на лежавшее в коридоре тело.

— Нет, — прошептала она; язык ее заметно заплетался. — Это не по плану. Он не говорил, что так будет.

Я услышал приближающийся топот бегущих ног и, выглянув из двери, увидел, как из-за угла вывернулись пара операторов, Джейк и Артуро. Все четверо застыли на месте, потрясенно глядя на тело Эммы. Кто-то — мне показалось, Джейк — испустил высокий, писклявый вопль.

До меня вдруг дошло, что я стою над мертвым телом, в нескольких шагах от меня истекает кровью другая женщина — и что пистолет, из которого сделаны все эти выстрелы, находится у меня в руках.

Глаза Трикси округлились: она увидела открывающуюся возможность и не замедлила воспользоваться ей. Рот ее скривился в отчаянной гримасе и она испустила пронзительный визг.

— Помогите! О Боже, помогите, пока он и меня не убил!

Времени на то, чтобы обдумать дальнейшие действия, у меня оставалось в обрез — с другой стороны момент вышел из тех, в которые ничего не происходит, так что кажется, думать можно до бесконечности.

Я промедлил, и в результате Эмма мертва. Хуже того, все указывало на меня, как на виновника ее смерти — по крайней мере на ближайшее время. Конечно, рано или поздно экспертиза покажет, что пистолет во время стрельбы находился в руках у Трикси, однако я никогда не находился в хороших отношениях с чикагскими правоохранительными органами. По меньшей мере один коп, работавший теперь в отделе внутреннего контроля, с радостью воспользовался бы этой ситуацией, чтобы разделать меня под орех, тем более что орудие убийства в сочетании с показаниями раненой жертвы дали бы ему в руки все карты. Даже если бы мне и удалось доказать свою невиновность в суде, мне пришлось бы провести в тюрьме месяцы, если е годы — а на деле не больше дня-двух, за которые Мавра и ее шайка нашли бы меня и прикончили. По печальному опыту я знал, что даже самые крепкие тюремные стены не способны защитить от сверхъестественных врагов, если те задумали убийство.

Я все еще не знал, кто помогает Трикси. Если мне не удастся выяснить личность того, кто стоит за всей этой историей, убийства могут продолжаться. Если меня уберут со сцены, помешать этому будет некому, и одна эта мысль приводила меня в ярость. Смерть Эммы меняла положение дел. Опасные ситуации возникали и прежде, но во время моего дежурства не погибал никто. То есть, попытки предпринимались, но оба раза я успевал предотвратить гибель людей. Но теперь Эмма, единственное преступление которой заключалось в том, что она пыталась заработать на достойную жизнь для своих детей, лежала передо мной мертвая, а дети ее остались сиротами.

Долгую, жуткую секунду я смотрел на Трикси, и под взглядом этим она перестала визжать и затихла, негромко всхлипывая. Да, Трикси принадлежала к женскому полу, но в ту минуту она не была для меня женщиной. Она пересекла грань. Насколько я мог судить, убив Эмму, она и ее союзники утратили право считаться людьми.

И будь я проклят, если собирался спустить им это с рук. Только вряд ли я смог бы покарать их, сидя в тюремной камере.

Я повернулся и бросился по коридору в противоположную от свидетелей сторону. Первая же дверь на улицу оказалась заперта. Я чертыхнулся и побежал обратно, к главному выходу. Кто-то кричал, но я не обратил на это внимания. Бегом одолел я последние двадцать футов и собирался толкать дверь с разбегу, когда она сама распахнулась передо мной.

В дверях стояла, задыхаясь, Джоан. На ней были старые джинсы и фланелевая куртка поверх футболки. В одной руке она держала ключи, в другой — молоток с гвоздодером. Она явно только что приехала, и мы с ней едва не столкнулись.

— Что это вы делаете? — спросила она.

Я оглянулся через плечо. Из коридора доносились приближающееся крики и топот тяжелых ног. Похоже, в погоню за мной пустился Бобби. Попытайся он перехватить меня здесь, в коридоре, и мне вряд ли удалось бы высвободиться, не причинив ему вреда — возможно, тяжелых увечий. Я шагнул к двери, в которой продолжала стоять Джоан, но она, побледнев, угрожающе подняла молоток.

— Джоан, — выдохнул я. — Мне нужно уйти.

— Нет, — заявила она. — Не знаю, что у вас тут творится, но я не могу позволить вам уйти. Я слышала выстрелы. Эмма или Триша пострадали.

Мне некогда было спорить. Я выдернул из кармана носовой платок, обернул им рукоять Триксиного пистолета, чтобы сохранить отпечатки, и поднял его так. Чтобы ствол не целился в Джоан.

— Нет времени объяснять, но если вы меня не пропустите, все это будет продолжаться. Кто-нибудь из группы может пострадать уже в полночь.

Выражение ее лица сделалось просто-напросто злым.

— Не смейте угрожать этим людям.

— Какие уж тут угрозы, — я с трудом сдерживался, чтобы не завизжать. Мне противно было делать это, но я наставил на нее пистолет. — Пустите.

Ее затрясло, но она лишь крепче сжала рукоятку молотка и мотнула головой.

— Я не шучу, — сказал я и сделал шаг вперед, насколько мог, сделав угрожающий вид.

Мгновение Джоан косилась на пистолет. Потом страх начисто исчез с ее лица сменившись решимостью. Она опустила молоток и шагнула вперед, почти упершись грудью в пистолет.

— Я не могу позволить вам причинить зло кому-либо еще. Если вы хотите уйти, — добавила она вполголоса, — вам придется убить и меня.

Секунду я смотрел на нее. Потом взял пистолет левой рукой за ствол и протянул его ей — рукояткой, замотанной моим носовым платком, вперед.